Я сидела в машине и просто смотрела вперед, не смея выйти. Надо мной нависало множество серых туч, похожих на сырую глину.
Какого черта?
Я вспоминала, как в детстве я как-то раз ехала в дедушкиной "пятерке". За рулем был дедушка, рядом с ним бабушка, я - сзади посередине, а наверху, по ту сторону лобового стекла крубились точно такие же глиняные тучи, обрамленные чистым солнечным светом. Мне казалось тогда, что этот свет и есть Бог, и что все в жизни правильно. Дедушка гнал как сумасшедший, а я повторяла про себя "Отче наш", хотя никогда не учила слов.
На этот раз тучи не стремились явить Бога, точно так же, как и я не стремилась выходить из машины. Я задумчиво вглядывалась в этот дом, в подъезд, в дорожки под окнами, в траву и кусты, в цветочные клумбы и сизых крупных голубей, бурлящих что-то о своей незамысловатой жизни.
Я, кажется, уже забыла, сколько мне лет. Да и какая разница, когда тебе уже за тридцать?
Он был где-то там. Не знаю, на каком этаже. Точнее, его там давно уже не было, не было и его семьи. Но для меня он навсегда остался в этом доме.
Я никогда не могла определить моего к нему отношения. Масса справедливых упреков всю жизнь лилась в его сторону. В том числе от меня, и не зря - именно он запер во мне этого печального, уязвленного, слабенького ребенка, с которым я вожусь по сей день. Он, как червь-паразит, прогрызает себе путь прямо к моему горлу, выдавливая наружу этот отчаянный крик, который я тут же гашу в себе здравым смыслом.
Я никогда не надеялась на его любовь, я вообще никогда не надеюсь на любовь мужчин, хотя получаю ее сполна.
Я никогда не знала, связана ли я с ним, как дети связаны со своими родителями: теряешь их - и земля уходит из-под ног, потому что они и есть твоя земля, а ты - их росток. И как мать Земля держала Ахиллеса за пятку, так и они удерживают тебя на этой точке опоры, напоминая своим существованием, что ты здесь не просто так из ниоткуда, и непросто - в никуда.
Сдаюсь.
Хотя люблю тебя все равно. Потому что ты тот, кто вдохнул в меня жизнь. Меня - в жизнь.
Уезжаю назад, не простившись, чтобы никогда в жизни больше не видеть этого дома, этих цветов, этих голубей, этих детских лет ожидания и борьбы за право быть любимой...
Мне кажется, или я снова могу кричать?