Мне казалось, что ее скулы тоньше самой чувственной лирики и острее самого колкого слова. Я мог часами наблюдать за ее речью, пропускаяя мимо ушей все, что она говорила. Она, рано или поздно, замечала это, замолкала и, накручивая на палец черный непослушный локон, начинала улыбаться.